Отто плачет. Семьдесят долгих кошмарных лет.



Муттер и Фатер гордятся Отто.
Рост за два метра, глаза как сталь,
Тело, осанка, манеры - что ты, впору сниматься у Риффеншталь.
Он побеждает на скачках конских, Вагнера темы поет на бис,
Даже стреляет по-македонски. Белая бестия, as it is.
Но каждую ночь
из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз
Отто является фройлян Надя в платье сатиновом.
Был приказ -
Каждый изловленный партизайне должен висеть на суку.
И вот,
Отто с улыбкой "Jedem das seine" пойманных русских к допросу ждет.
В двери Надежду впихнули грубо.
Отто глядит на нее свысока.
Наде семнадцать, разбиты губы,
кровь на сатине, в глазах тоска.
Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно - солдаты копают рвы.
Отто вздыхает - йедем дас зайне.
Милая фройлян, мне жаль, увы.
Вдруг исчезает тоска во взгляде,
зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя,
в ухо гадюкой шипит ему:
"Что, офицер, не боишься мести?
Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем цузаммен, вместе.
Слышишь? Отныне навек с тобой."
Надю за волосы тащат к вязу,
в бабушкин, с детства знакомый, двор,
Где ожидает, к суку привязан,
быстрый веревочный приговор.
"Шнапсу бы... Водки бы...
Не иначе - стопку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей Надину кровь со щеки платком.
Водка ли, шнапс ли, исповедальня – все бесполезно.
Опять в ночи
Надя из курской деревни дальней смотрит на Отто,
а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!".
Отто хрипит, воздух ловит ртом.
Дойче овчарка глядит на хозяина,
длинным виляет, скуля, хвостом.
Был же приказ и была задача...
Йедем дас зайне. В окне рассвет
Надя уходит. А Отто плачет
Семьдесят долгих кошмарных лет.(с)

• 
• 
•